Памяти схиигумена — «Беседа с отцом Агафангелом» Статья и фото

Автор Нафанаил.

Прошу его рассказать о явлении святых икон на стенах обители, которые он сам видел.
«Они были будто из света сделаны, и держались довольно таки долго. Может быть несколько дней. Нам сообщили, мы приехали и обомлели все. Икона Божией Матери уже бледнеть стала. Сначала думали, что свет кто-то включает и бегали ночью на станцию смотреть как там: не сидит ли кто с приборами какими то. Потом совсем свет отключали, ничего из этого не помогло. Ну, у нас народ какой: говорят и мертвые будут восставать и все равно не поверят. В одной из гостиниц старых здесь, был магазин, там устроили власти продажу вина, водки. И вот из этого магазина вышли два пьяных мужчины, подошли. Смех, анекдоты, нехорошие слова. И тут Божья Матерь вроде как бы заплакала и исчезла. Я то тогда даже еще и священником не был, в 1991 году. Я приезжал сюда с отцом Игорем молебен служить. А увидели эти проявившиеся лики Спасителя и Богородицы первыми трое мальчишек. Они играли здесь, на току, и увидели. Побежали сказали по пути кому то, и люди пошли… Многие это видели. Мы приезжали, служили молебен, отец Александр с Павловки тоже тогда приезжал, молебен служил. Потом, толи все в суете думали, что я сообщу Владыке, я думал, что он сообщил. И все это как-то тихо прошло, только местный народ здесь волновался. Владыке уже поздно сообщили. Владыка потом нам выговаривал: «Почему вы сразу мне не сообщили». Решили, что явление это благоволение Божее: нужно открывать, возрождать монастырь. А для воссоздания не было ничего, на месте монастыря ничего не было. В одном корпусе на втором этаже администрации сельская была, внизу был магазин. Вместо храма был ток, во всех стенах были сплошные дыры. В конце концов, нам отдали верхний этаж, где была администрация сельская. Хотя первый этаж был уже практически церковью, а на первом этаже еще работал магазин. Одну большую келью мы перегородили, сделали «алтарик». Соорудили небольшой престолик, иконки старенькие повесили, начали молиться. В соседней келье братская была, там мы спали, отдыхали, и одна келья — трапезная там была. Вот так жили. И слава Богу. У нас, вы знаете, такие чудеса происходили. На этом престольчике и перед иконой Казанской Божией Матери, которая сейчас стоит перед входом в трапезную, монастырскую и еще была икона Спасителя прострелянная. Её потом отреставрировали, она сейчас в храме. Перед этими иконами сами зажигались лампадки. Потушим их, все уйдем, утром приходим: горят лампадки. Да… и так продолжалось довольно долго. Мы даже думали, что кто-то шалит… Было это тогда, когда мы только начинали служить.

Потом потихоньку нам подарили два сруба. Один сруб привезли из Павловки, тогдашний председатель подарил. Второй сруб сам Владыка подарил. Вот из этих срубов и сделали нашу первую деревянную церковь. И служить начали уже в ней. Владыка часто приезжал. Первую Литургию служили под открытым небом на улице. На току был сарай, мы затянули его материалом, поставили две иконочки, аналой поставили, подсвечники и Владыке кафедру поставили. Прямо на улице. Бедный Владыка, как он выдержал, такая жара была! Мы то все туда под навес спрятались, а он на жаре. Владыка тогда еще молодой был тогда, бодрый. Отслужили, слава Богу, крестный ход сделали к родничку.

Потом наместником стал отец Филарет. Мне пришлось уйти по болезни. Я уже не мог тянуть монастырь.

+Отец Агафангел, вы как-то говори, что вас преследовали какие-то страшные жизненные события в эти ответственные времена?

+Это больше личные события, я понял так, что виноват во всем больше сам я. Чем больше делаешь добрых дел, тем больше враг мешает. Вы думаете: так просто святое место до такой степени загадить, а потом опять восстановить? Здесь было отделение Учхоза. И в этих заброшенных домах были и пьянки, и другие самые неприятные искушения. Враг как мог, надругался над этим местом. В храме была и прачечная, и склад, и ремонтная мастерская: трактора чинили. И этого мало было врагу. Срыли собор, вытащили его на улицу тракторами, и не хотелось ему отдавать этого места. Я думаю так. Война против меня была открыта. Был я первым здесь насельником. Я даже думаю, что знаете.. здесь было: он… чуть ли не в явь являлся даже… Волосы дыбом вставали… Всякое бывало…

Мы сидим в келье батюшки Агафангела, за окном слышится как размеренно и протяжно бьет колокол: «не забудь, помни, мы молимся…» Отцу трудно долго сидеть, и ждал он меня специально, сообщили ему что приеду, и сам я говорил с ним, просил о беседе заранее. Не хотел он сначала. Но потом Владыка попросил и схиигумен согласился: разрешил сделать запись беседы на видеокамеру. Но только как бы для внутреннего пользования, для истории обители. На дворе сильный гололед, туман, местами по дороге выпал обильно снег, даже вьюжило. Когда ехал обратно, уже сильно стемнело, с трудом удерживал машину на дороге, молился, отгоняя плохие мысли…

Батюшка продолжает: И родные у меня пострадали, я только виню себя… Слава Тебе, Господи. А я? Живой еще я. Значит и Господь слышит. По болезни Владыка меня благословил в схиму. Не знаю, встану я, не знаю: нет. Дай Бог, нашему Владыке! Таких Владык наверно, нет, как наш!

Люди в монастырь приходят всякие, в душу всем не заглянешь. Бывало и воровство, и еще что-то. За бомжами никто не смотрит, они вон гуляют по всей России. Выгонять, выпроваживать начинаешь его с монастыря, он говорит: «вон, сколько монастырей открылось! По году поживем, — жизни не хватит». Вот до чего дошло. Ну, ладно, это Бог с ними… И Владыка сказал так: построим храм,- я верну икону. А икона была тогда уже у Владыки. Отец Николай Шитов передал её Владыке. Построили храм, Владыка пришел, посмотрел, говорит: «нет, делайте решетки!» Сделали решетки на храм. И вот тогда и вернулась икона. Владыка привез нам икону Чудотворную. Радости, конечно, было безмерно, а то прежде ездили в Ульяновск, прикладываться к ней. Теперь Она на месте, Матушка наша родная… А до этого был список её. А ведь раньше, при царе, настоящую икону Божией Матери никогда не носили на крестные хода. Никогда не носили. Все время носили чудотворный список.

Крестил меня последний здешний монах, иеромонах Виссарион. Он долго отсидел за веру. Пришел, а ему как судимому, естественно не давали прописаться, и без паспорта он бедный скитался: там поживет, там поживет… у верующих. Вот он рассказывал в свое время: «вот наш монастырь,- говорил,- гонют, ну, всех кого смогли поймать, забрать с монастыря. Гонют по Сибири, в тайге. А на встречу нам, как-то было, еще один монастырь гонют солдаты. С собаками, конвой с оружием. Смотрю: взяли под руки два конвоира ведут схимника. И вдруг от него столб огненный до неба взошел! Мы, говорит, все кинулись к нему: благословиться… Кто-то успел, а на кого-то собак спустили, штыки наставили. Нас всех, говорит, отогнали опять в строй-то наш… А его тут же развернули, в кусты увели и застрелили. Вот как было. Хотя не всем дано это видеть, столб то подобный огненный, от мученика. Они поняли, когда народ к нему побежал. Кому-то просто этого и не надо. А кому сам Господь откроет. И что хочешь ты делай, а не будет у тебя этого, пока Господь не захочет,- не увидишь. Я про всех не говорю, но люди сейчас закостенели. Слава тебе Господи еще верующих много. Я помню архимандрита Виссариона, он у нас доживал. Постриженик здешнего монастыря. Это я узнал потом из архивов, когда начали разрешать их поднимать. Доживал он свой век в рабочем поселке Измайловка. Вот у того был взгляд. Мы бегаем, прыгаем, кто-то с кем-то ругается. Он выйдет из своего прогальчика с клюшкой, в подряснике, носочках белых шерстяных вязаных, как глянет,- сразу тишина. Будто тебя насквозь видит. Я то еще маленький был,- он умер. А потом мне его племянница говорит: «Батюшка, ты приедь к нам, после него остался ящичек». Я приезжаю, стоит деревянный ящичек, он стоит сейчас у нас в алтаре старого храма. Она рассказала мне, что сидел он очень долго: двадцать с лишним лет. Потом служил в Оренбургской епархии. Когда стал немощным приехал доживать сюда, у своих доживал.

Здесь недалеко в Ушаковке жила такая тетя Зина Чекушкина. Мать у неё была прачкой в монастыре. А она здесь пела. Был монашеский и мирской хор, из местных собирался. Она помнила многих последних монахов. Говорила, когда монастыри стал закрываться, из городских монастырей монахи начали переезжать вот в такие, глухие, как наш. Вот она говорит, в последние годы собралось человек двести монахов. А потом и их, естественно убрали, забрали. Еще есть такое свидетельство, что старых и немощных монахов, и это действительно правда, их просто выгнали с монастыря, выпроводили. И один из таких жил в бане у тети Зины Чекушкиной. А почему? Если здесь узнавали в администрации, что они кто-то пустили монаха или священника пожить, то тут же приезжали с ОГПУ и раскулачивали этих людей! И поэтому они прятали его в бане. А потом еще два-три монаха жили близ Казанского источника в Барановке. Сделали земляночку там. Со Славкино несколько людей носили им еду. Они и умерли там, а последний из них ушел в Кузнецк. Я еще помню дедушку одного, который еще мальчишкой был, он еду им носил. Покойный Василий Аверьянович, долгожитель местный, говорил, и бабушка Варвара рассказывала, что у них там была подземная церковь своя. До сих пор не найдут, но церковь была. В предании есть, что последний монах настолько её запечатал, а потом сказал: «время придет, найдете, а пока для поругания,- я её не отдам»,- и ушел оттуда.

В Жадовке жила баба Сима, Серафима, она дочь священника, последнего секретаря епархии, отца Михаила. Ему тогда сказал тогдашний Владыка, еще до закрытия нашей епархии, ты найди себе глухую-глухую деревеньку и иди служить туда. Вот он и нашел деревню, переехал туда и там служил. Но все-таки его достали, где-то в поезде убили. Знаете, здесь такое давление на них было, как нигде. Им всё пришлось сжигать: и книги, и облачение… Баба Сима умерла в доме престарелых у отца Игоря.(прим.автора протоиерей Игорь Ваховский, настоятель Троицкого храма в г.Барыше. при храме отец Игорь содержит на церковные средства два дома для престарелых) Помню её, как она увидев нас улыбалась, говорила: «Вот «попята» пришли, вот «попята» пришли». Её дедушка был братом здешнего иеромонаха Ильи. Того самого иеромонаха, который все время ходил с крестным ходом (прим.автора крестный ход в Симбирск с Чудотворной иконой Казанской Жадовской иконой БМ).

Потом здесь в Жадовке жила бабушка, которая тоже помнила монастырь. Её брат родной служил здесь послушником. А потом после революции постригся. Он был всю жизнь псаломщиком в Павловке: дядя Андрей. Как ни уговаривали его, что ни делали власти, так он и не отрекся. А вот младший братишка, маленький он отрекся. Вышел, сказал: «Прости Господи, Бога нет». Он впоследствии учился, стал директором школы в Жадовке. Эти два брата даже не контачили, жили как чужие. А дядя Андрей всю жизнь ходил пешком в храм в Павловку. В ихнем роду очень много таких. Сейчас из рода у них остался Александр Бродский, очень верующий человек, куда-то под Москву уехал, а раньше жил здесь.

Была у них в роду Настенька. Жила здесь в скиту. Её волк возил на спине на службу. Она два раза в год приезжала к нам на службу, причем всегда на волке. До околицы довезет он её, дотянет по снегу. А снега тогда огромные были. Она ему пальчиком погрозит, он сидит, ждет её. Она на службу. На Пасху и на прощенное воскресенье она приходила. В эти два дня она причащалась. Всегда заходила к бабушке тете Шуре Вронской. Она её племянницей была. Самое веселое время у нее было. Вот на Яблочный Спас нам, говорит, по два яблока давали в монастыре. Ребятишкам видно специально выбирали самые большие и красивые, чтобы уж прямо дух захватывало. И ещё, говорит, мы любили ходить в малую церковь, … вот ее сейчас отец Филарет восстановил в архиерейских покоях, церковь Блаженного Андрея. Как по-старому у нас говорили: «С гор вода, с моря птица, Андрей человек Божий». И вот, говорит, мы любили ходить на эту архиерейскую службу. Там народу мало собиралось, и помолишься, и служит архиерей! Хорошая бабушка была. Она часто ездила в Хвалынск, там жил такой схиигумен Дорофей. Его, потом, в Клин в ссылку сослали, и там он где-то в этой ссылке и умер, похоронен там. Нижняя челюсть у него была изуродована.

Перед революцией в Россию вернулось много старцев монахов. Есть такое поверье, что их специально сюда посылали Россию отмаливать… У него на горе был скит. Жили в нем три иеромонаха и монах. Монах был, дай Бог памяти, по-моему, Никон. А иеромонахи Азарий и Мисаил. Вокруг дома сад у него был, яблочный, и посылал он только этого монаха продавать яблоки. На что-то жить надо было. Вот он поедет торговать яблоками: у него там два пуда, а он их за пуд отдает. И им, девчонкам, все время говорил: «… вот, девчонки, когда продаете вы яблоки, мясо, хлеб, то вы понемножку добавляйте, понемножку. За жизнь, знаете, сколько набежит! Тайная милостыня!» Он такой был! Больных у него очень много было, бесноватых. Он отчитывал их, некоторые оставались там у него жить…, благословлял быть им в скиту. Рассказывала она: «Один раз ночью он нас будит, вот теперь умойтесь, оденьтесь в платочки. Пойдемте, я вам покажу, как праведник умирает. Подвел нас к окошечку, в избушке у него два окошечка было, в келье его. Сам внутрь зашел туда. И вот видят: на коленях перед иконами стоит монах Никон, молится. В самом же домике «Херувимскую» поют! Кто поет неизвестно. Хор такой, как архиерейский. А по всей келье свет излучается. Так умирал монах отец Никон, вот который яблоками торговал. А мы что? Так,- плевок у них под ногами. Только скорбим: как бы нам болезни убрать, как бы нам только бы бегать. Вот отец Дорофей: всю жизнь нижняя челюсть раздроблена была, так вот завязанный ходил в схиме. Ничего, терпел. Да еще мученической смертью умер.

Отец Агафангел, кто еще из монахов монастыря вернулся из ссылки?

Монах Виссарион, о нем рассказывал, архимандрит Илларион, иеромонах Роман, — эти я знаю, где лежат. В каких деревнях, на каких кладбищах. Иеромонах Роман жил последнее время там, где старец Леонтий лежит. (Прим. автора. Старец Леонтий похоронен в ограде церкви в деревне Красная Поляна, недалеко от Жадовки). В округе деревни в лесу, гниет весь дуб, неизвестно почему. А там, где молился старец Леонтий в том же лесу: ну хоть бы один дуб сгнил! Стоят огромные дубы, как в музее! А дерево, на которое он, когда молился, иконку вешал: бабушки на щепки растащили! Там место есть одно: три реки сливаются вместе. Я освящал их. Он всегда говорил ребятишкам: «Ребята, купайтесь вот здесь и болеть не будете!» Видимо благословил он это место…

А тут помните, наверное, начали временем играть: час вперед, час назад. Рассказывают, как иеромонах Роман говорил: «Нас так запутали на Крещение, мы как всегда готовились, прорубь вырубили. И он детишкам, что пришли, говорит: « девчонки, сидите, ждите, время то перевели». Посидел, что-то им рассказывал, потом говорит: «вот теперь идите, как увидите, вода возмутится немножко, значит, это Ангел сошел». И увидели: как будто рябь по воде пошла. Вот в этой же деревне, где жил старец Леонтий, лежит на кладбище и иеромонах Роман. А священника в этом селе застрелил собственный же сын. Отец Захарий был такой. Его увели в овраг с сыном вместе. Приставили наган сыну к виску, говорят: бери, стреляй отца, а то самого убьем. И отец Захарий, сказал: Сынок, стреляй. Сам благословил сына своего.

Вспомнили опять первые годы служения игумена Агафангела в монастыре. Батюшка вспоминает:

Помню, что исцелений было очень много. Но не записывали мы, некому было. Помню, привезли девочку из Самары. А оказывается, это была женщина 30 лет. А была, будто ребеночком. Приносили на руках, будто покойничка, она ни ручкой, ни ножкой не шевелила. У нее ручки, как у меня два пальца. Они дважды приезжали. Отстоят службу, причастят её, отец подносил её к чаше. Мы помажем маслицем, а потом она нам письмо прислала, сама написала. Мол, поправляюсь и в третий раз я сама на своих ножках приеду уже сама. Но меня тогда уже самого по болезни перевели в Румянцево, не видел больше её.

Да вы посмотрите: какой оклад сейчас на икону сделали, из золота! Ведь это люди наложили, не богатый какой-нибудь.

В Барыше живет человек, у него сын сильно бесновался. Начинал бить стекла, крушил мебель. Потом весь в крови падал на кровать. Просыпался когда, то ничего не помнил. А отец с матерью сидели и дрожали в кухне. Мальчишке лет 14-15 было. Дошло до того, что он ночью вскочил и оторвал головы попугайчикам, что жили у них. Дали мы ему полотенце, которое под иконой чудотворной лежало. Вот стали ему полотенцем этим голову на ночь заворачивать, ходил с ним. И перестал бесноваться, сейчас нормальным человеком стал.

Только вот дело в чем. Получим мы помощь от Матери Божией, от Христа, а благодарить забываем. И живем опять, как говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Народ во множестве воем развратился, но не весь, дай Бог, Господь поправит. Всё будет хорошо. Я думаю так.

Батюшка, почему нашему городу многострадальному досталась такая скорбная судьба? Порушил самое большое количество храмов, по сравнению с другими городами России, и сейчас, когда вокруг уже все возрождается, строятся сотни новых и восстанавливаются тысячи старых храмов, в некоторых городах даже сносят новые здания, чтобы на их местах восстановить стоявшие здесь разрушенные храмы. А у нас ничего особенного от властей не происходит, Германовский храм отдали только через 18-ть лет борьбы Владыки за него! Заставили прекратить строительство Троицкого храма! Не хотят отдавать здание Духовной Семинарии на улице Гончарова в центре города! Только в нашем городе нет духовного училища или семинарии вокруг прочих. Весм городам страны возвращены исторические мена, а наш- все еще носит имя самого кровавого диктатора, человека, ненавидевшего этот народ и массового убийцы населения России! Чем так провинились мы, за что? Что говорили старцы, батюшка?

Отец Владимир Тимофеевич говорил, в Симбирской епархии земля горит! На этой земле, он говорил, антихрист родился. Какую мы заслужили власть, та власть у нас и есть. Значит, плохо молимся. Будем молиться мы в монастырях, будем молиться. Владыка всех нас разве отмолит?

Когда Иоанн Крестянкин умирал, скажу уж вам, собралась вся братия монастыря вокруг него.

(Батюшка очень тяжко вздыхает, долго-долго молчит, опять тяжело вздыхает. Чувствую, что самочувствие его где-то на тонкой грани между тем, что как бы не расплакаться от воспоминания особо сокровенного и вообще не вспоминать ничего. Я затаился и отчаянно боюсь нарушить его переживания. И молюсь-молюсь за него: дай Бог ему сил продолжать бороться и со своим недугом и с нашими духовными болезнями. И своим примером продолжать давать нам негасимую искру своего примера веры, надежды, и любви).

Лежит он на коечке. Наместник и старшие, и младшие братия, все стоят. Просят его: «Батюшка, ты на последок скажи нам что-нибудь». Он одного из них подозвал и так ему шепотом говорит: «Игумена не осуждайте». А потом другого зовет и ему: «И любовь имейте». Вот и все. Зачем нам судить? Какую власть мы заслужили, такая и будет. Все люди хороши. Кто-то из нас думает так, а кто-то не так. У кого-то правда такая, у другого своя. Сначала думает, ах вот ты такой сякой, а потом поговорят, оказывается, а тот тоже прав. Так что правда она с двух сторон бывает. Надо обоих выслушать.

Одна моя знакомая, мы вместе учились с ней, уехала в Москву. Там вышла замуж. Священники, которые служили в Ляховке, в Канонеевке ее прадеды были, есть даже респрессированные. Один из ее родственников архиерей служит за рубежом. И жить то она попала на одну площадку со священником, чего, казалось бы, еще надо для праведной жизни? Но вдруг дошло до того, что она иконы повыкидывала все. Так что видите: власти виноваты или мы? Я не осуждаю никого. Не дай Бог, я судил кого-то. Пусть меня простят. Приезжала, я с ней разговаривал. Прошу ее, Таня, что с тобой случилось? Уйди, отвечает, не говори со мной, видеть вас никого не могу. И отвернулась, отвернулась совсем.

Мне самому то остались год и неделя. Вот так.

Еще много сектантов бегает. Они на язык остры. А мы больше молчим да прячемся все. А они чуть ли не на каждом углу проповедуют. И так проповедуют! В каждую дверь стучат. Их выгоняют, а они в окно лезут.

Слава Богу, меня приняли опять в монастырь больного да хворого. Отец Филарет наместник, отец Тихон – благодетель. Лежу у себя в Румянцево, думаю, Господи прими душу, не хочу я больше этих уколов, ничего не хочу. Думаю, будь что будет, думаю, умру всё! Кто-нибудь зайдет позвонит отцу Сергию и отец Тихон десант высылает. Меня на носилки и в больницу. Отец Филарет следом едет туда. Спаси их Господи. Хорошие братия.

+Да, отец игумен, правда, они очень вас любят. Был свидетелем, как порой паломники спрашивают о вас, а они останавливаются, рассказывают про вас, советуют к вам зайти, попросить благословения, поговорить. И не зазнаются, а ведь порой бывают такие батюшки, что важничают, зазнаются немножко.

+Господь смирит! Надо понимать, чем выше нос задерешь, чем выше залезешь, чем сильней Господь об землю ударит. Что Господь дал, по-нашему не будет. Живи, как Бог велел. Не будет по-нашему, а как Бог велит,- будет. Я все время раньше думал, как же так все бабушки говорили у нас… Они были келейницы, а мы их монашками звали, одинокие старушки. Жили, кто у знакомых, кто просто у людей хороших. Им избенки поставили маленькие, типа банёшки, там они и жили. Была среди них баба Катя. Жила в избушке, коечка за голаночкой, а под койкой книг битком: столько, что койка не опускалась из-за книг этих. Стол, стул и лавка. И всё. А стены все в иконах. Помню, бабушка приведет меня туда, я сижу, разглядываю иконы. Она говорила, а я все гадал, как же это может быть: «Прикуёт Господь рога, будешь носить». Оно так и есть. Даст Господь болезнь, будешь её до смерти носить. Господь дал, Господь возьмет. Ни один врач не поможет. У неё была племянница баба Лизавета, так она придет к тетке своей, а та говорит ей: на поминки мои, чтобы ни одной бутылочки не было! А потом смягчилась и говорит ей: «Лиза, все-таки пару бутылочек возьми, а то не зароют ведь!» А знаете ведь тогда у нас и пьяниц не было, большой поселок: 6 тыс. населения, а на весь поселок всего четыре пьяницы. На них и смотрели так, как не на людей. Такого повального пьянства не было. То ли это от безысходности какой, не знаю веру совсем потеряли. В семьях организуют меж собой планерки: этого ребенка нам не надо, аборт. А раньше рожали по десять детишек, шестеро выживало, но таких, что колом не убьешь.

У отца Агафангела есть духовное чадо- уже игумен благочинный Псково-Печерского монастыря отец Гавриил.

+Господи, да какие у меня грешного духовные чада. Я помог ему. Интересный был мальчик. Когда он стал постарше, стал ездить к нам в Барыш. А семья у него была не особенно верующая, холодно относились ко всему. Ни поста, ничего они не соблюдали. А он мальчишка лет 12-ти, соблюдал все посты. Я у него спрашиваю, Юра, как ты переносишь это все? Да вот, говорит, я свиньям варю картошку и сам поем, а то чаю с хлебом. Мы служили тога в Барышской церкви, а он жил недалеко в деревньке под Барышом. Как-то мы собрали продукты и всякие вещи для Псково-Печерского монастыря, мне везти, а как я один столько отвезу? Я ему говорю: хочешь со мной? Он с радостью. Так и поехали. Пришли, я стою впереди, он чуть сзади, стоим, молимся. Оборачиваюсь- нет будущего отца Гавриила. Я бегом на улицу – нет. Обратно прибегаю – нигде нет. Со мной там чуть плохо не стало: мальчишка пропал. А он потом мне шепотом: «Эй». Оказывается, его два схимника взяли за руки и поставили меж собой наверх на скамьи к себе: Юрку то моего!. А мне невидно. Стоит меж ними молятся вместе, так его сразу полюбили там. И он стал туда ездить уже сам. Как только какие каникулы: летние, зимние, весной, осенью, он туда. Школу закончил: совсем уехал туда. И в армию оттуда ушел, и вернулся туда. Ему покойный отец Иоанн Крестьянкин говорит: «Ты к матери съездий, повидай её, пока жива». Приезжал. Вот и ко мне приезжал теперь повидаться, свидимся ли ешё? Он и раньше приезжал, когда я в Ульяновске в больнице лежал. Я сам, когда не болел, ездил не однажды в Печерский монастырь, бывал у отца Иоанна. Просил я его, — говорю: как мне быть вот Владыка меня наместником ставит. Он мне так сказал: «Будут единомышленники — построишь монастырь, не будет – костями ляжешь у ворот, и ничего не будет. Может и построишь что-то, но монастыря не будет. Монастырь – в людях! В братии, в единомышленниках. Чтобы каждый на себя одеяло не тянул. Чтобы все в одну кучу было. Чтобы всё вместе и любовь была». Вот он и сказал: «Наместника не осуждайте, как начальника, и любите друг друга. Любовь будет – будет монастырь. Любви не будет – разбредется монастырь. Слава Богу, здесь братия такая благостная. Божия Матерь покрывает, исправляет. Молится за нас. Сделайте, пожалуйста, фильм о крестном ходе. Людям в назидание, помоги вам господи и Божия Матерь. Покров ее пусть будет с вами.

И тут случилось маленькое чудо. В моей видеокамере, стоявшей на штативе, как только батюшка произнес свои последние слова, тут же в ту же долю секунды закончилась лента на кассете. У меня аж мороз по коже побежал от таких… совпадений? Или благоволения свыше… Кстати запись этого моего удивления и высказывания есть на диктофоне, слышно, как после слов схиигумена вдруг запищала камера, и мой возглас…